Ящер [Anonimus Rex] - Страница 73

— Вы можете опустить руки, — растягивает слова полицейский. Я подчиняюсь приказу. На губах у него повисла слюна, серебристая нить, сверкающая на солнце.

— Превышение скорости? — Нет смысла отрицать очевидное.

— Да.

— Вы выпишите мне штраф?

— Да.

Конечно, следовало бы поспорить. Попытаться отстоять свое право на лихачество. В последний момент я соображаю, что это даже не моя машина, — я позволил себе украсть «форд эксплорер» Дана, потому что ему он все равно больше не понадобится, а собственных колес у меня теперь нет, — так что и без того хлопот не оберешься, объясняя, почему я сижу за рулем автомобиля, принадлежащего недавно убитому сержанту полиции.

Все было бы проще, окажись этот коп дином — отсутствие запаха говорит мне, что он самый что ни на есть человечный человек, — тогда я смог бы рассказать ему о срочном-пресрочном заседании Совета, на чем бы дело и кончилось.

Но пока он как-то странно посматривает на меня и голову набок склонил, сразу напомнив мне Суареса и того водителя буксировочного грузовика, что лишил меня машины.

— Вы же Раптор, а? Нечасто ваших на службе встретишь.

Инстинкт дает мне пинка, прежде чем я успеваю задаться вопросом, откуда этот человек узнал о нашем существовании, — слюна заливает мне рот, пока я готовлюсь перегрызть ему глотку. Юного дина чуть ли не с пеленок учат, что любая утечка должна быть заделана, причем незамедлительно. Со всяким представителем рода человеческого, как-то прознавшим о нашем сообществе, следует поступить соответствующим образом, что означает смертный приговор — безотлагательный и обжалованию не подлежащий.

Я бросаю взгляд на автостраду: машины идут сплошным потоком, и здесь, на обочине, никакого прикрытия. Даже если удастся его прикончить, меня тут же заметят. Необходимо отыскать надежное место, безопасное укрытие, где я смогу сделать дело и…

— Раптор мне жизнь спас во Вьетнаме, — гордо заявляет коп. — Лучшего сукина сына я не встречал. — Он протягивает руку через окно: — Дон Таттл, Трицератоп. Рад познакомиться. — Ошеломленный, я пожимаю руку.

— Вы… вы дин? — Слюнные железы объявляют перекур, и во рту становится сухо.

— Ну так, — кивает коп и, заметив мое удивление, бьет себя ладонью по лбу: — Эх, приятель, а ты подумал… запах, точно? — Я киваю. — Вечно одно и то же. Знаю, надо сразу предупреждать, но…

Офицер Таттл поворачивается ко мне задом, приседает до уровня окна и убирает прядь волос, украшающих его облачение. Отработанным движением отстегнув замаскированные кнопки, он сдвигает кожу с плеча и демонстрирует мне зеленую шкуру на затылке. Я вижу глубокий шрам, ожерельем протянувшийся от уха до уха и заканчивающийся с обеих сторон зазубренными треугольниками.

— Пуля, — говорит он. — Единственный раз меня подстрелили. Но думаю, тогда-то все и случилось. Вошла с одной стороны, а с другой вышла.

— Ой-ой-ой.

— Да я и не почувствовал. Выдрала из меня целый комок нервов. — Он прикрывает оболочкой свою истинную шкуру и молниеносно приводит в порядок застежки. — А заодно полностью исковеркала ароматические железы. В госпитале решили, что лучше удалить их, чем попусту тратить время, пытаясь сделать, как было. Какое-то время я пользовался этими ароматическими подушечками на батарейках. Работают на манер комнатных ароматизаторов со свечками, знаешь такие? У моей жены они повсюду. Доктора их заказывали для меня у одного Диплодока-аптекаря — ему, сказали, приходится периодически этим заниматься, — но моя жена считает, что они воняют старой мелочью. Не знаю, откуда она взяла эту старую мелочь, но что она имеет в виду понял отлично. Они просто пахнут… неправильно, понимаешь? Лучше уж вовсе без них, пусть будет все как есть.

— Мне очень жаль, — говорю я, не зная толком, как выразить свое сочувствие по поводу утраты способности вырабатывать феромоны. Вряд ли существует стандартная форма.

— Ничего страшного, — небрежно машет он рукой. — Единственное, следует остерегаться динов, думающих, что я тот, кем я не являюсь.

— Конечно, конечно… — И теперь, когда мы на более короткой ноге… — Офицер… Дон… Офицер Дон, насчет моей скорости, я очень сожалею, что…

— Забудь об этом, — говорит он и в клочья рвет квитанцию. Новоиспеченные конфетти падают на землю, однако я сомневаюсь, чтобы он в обозримом будущем оштрафовал себя за нарушение чистоты.

— Спасибо. — Я пожимаю и благодарно покачиваю его руку. — Я так торопился на заседание Совета, что…

— Как-как, на заседание Совета?

— В Долине. Я опаздываю.

— Намного?

— Примерно на день плюс минус пара минут.

— Ну, дела! — вопит он. — Так мы тебе эскорт выделим!

Действительно, через пятнадцать минут я подъезжаю к нелепому загородному дому Харольда Джонсона в Бёрбанке в сопровождении трех патрульных машин и двух мотоциклетных расчетов. Незабываемое ощущение — брать улицы штурмом под рев сирен и блеск мигалок, и я начинаю понимать, к каким неприятным последствиям способен привести столь мощный выброс адреналина. Я готов крушить головы направо и налево, хотя вокруг не видно ни одного настоящего преступника.

Я благодарю полицейских, динов всех до единого, и прощаюсь, лавируя по булыжной дорожке, ведущей к парадному подъезду Джонсона. Должно быть, под ковриком у двери спрятана сигнальная плата, поскольку задолго до того, как моя рука дотягивается до звонка, напротив возникает испуганная миссис Джонсон; все ее пять футов четыре дюйма роста при двухстах пятидесяти фунтах веса хлюпают под оболочкой, созданной никак не более чем для восьмидесятой части этих габаритов. Ей необходимо новое облачение, причем как можно скорее — еще одно пирожное, и нынешняя личина лопнет по всем швам. Руки у нее дрожат в смятении, тревожные взгляды перепрыгивают с улицы на двор и в прихожую.